Марийке было всего четыре годика, когда она впервые
увидела лапти. В тот день дедушка Ефим сидел на печке, спустив вниз босые ноги,
и внимательно следил за внучкой, дабы та
не сотворила какую-нибудь шалость. А лапти стояли под деревянной лавкой,
приставленной к стенке у самого стола. «А почему бы лапти не одеть на свои ноги
и не покрасоваться перед дедушкой?», − вдруг мелькнула озорная мысль, и девочка
начала заталкивать в них свои ноги, исцарапанные ржаной стерней.
− Маша, что ты там делаешь. Иди сюда, − громко
окликнул дед, когда девочка вдруг оказалась в его лаптях, устремила на него
свои любопытные глазенки.
−Дед, я ничего не делаю плохого, просто мне нравятся
твои лапти…
− Вот и хо-ро-шо…
Ни отца, ни матери не было дома. Они рано утром
уходили на работу, когда Марийка еще нежилась в теплой постели. А это – старый
матрас, набитый ржаной соломой да пуховые подушки, льняные простыни да
наволочки, вышитые красными «петухами». Их зимними вечерами мелким крестиком
вышивала мама.
Той четырехлетней девочкой была я.
С высоты прожитого времени вспоминается очень многое,
в том числе и дед Ефим Лавриненко да лапти. Это он одним из первых воспитывал
во мне любовь к природе, к родной земле-кормилице, нелегкому труду хлебопашца.
Уже потом, когда я повзрослела, от дедушки узнала, что
плетеные лапти знакомы белорусским крестьянам с давних времен. К началу
прошлого века они стали у них основным видом обуви. При этом в лапти для их
подвязки вплетались веревочки, вместо подошвы подшивалась кожа.
− Сплести лапти не так-то просто, − говорил дед,
продолжая: − Без ловкости рук в этом мужском деле не обойтись, да и хватает ее
не у каждого…
В лаптях крестьяне ходили за плугом, с косой – на
болото, короче, выполняли любую работу независимо от погоды, поры года.
Невозможно было сосчитать, сколько пар лаптей сплели здешние мастера дождливой
осенью, или же, скажем, морозной зимой под почерневшими соломенными крышами хат
с узенькими окнами. А вот в отцовском доме окна были широкие, с узорчатыми
ставнями. Через каждое из них я с грустью смотрела на наш крестьянский дворик,
или же на деревенскую улицу с лицами наших крестьян, уставших от нелегкого
труда. Почти все они носили плетеные лапти, особенно когда приходила весна, а
сельчане дружно выходили в поле, на зазеленевшие под ярким солнцем луга.
Дедушка верил, что крестьяне уже скоро станут жить
богаче, а в первый класс его внучка в лаптях не пойдет. Тем временем его
любимая Марийка с нетерпением ждала того самого счастливого момента, когда ей
казалось, что должен был наступить тот день, когда она пойдет в школу, получит
на уроке первую пятерку, станет одной из лучших учениц в родной деревне.
Тем более что ее мама, Дарья Ефимовна, хотя и
происходила из бедной и безлошадной семьи, была очень красивой и первой певуньей
в округе. Ее приглашали петь на деревенские свадьбы, на дни рождения ребенка,
новоселья. Она умела писать и читать, вышивала и ткала самые красивые покрывала
и скатерти.
Сначала она вышла замуж за богатого парня,
единственного у своих родителей, но жизнь с ним не сложилась. Ее мужем стал
бывший чекист, один из 30-тысячников, Тарас Коржов, приехавший в ее родную
деревню Струкачев для организации
колхоза. Они были сверстниками – с 1888 года рождения. Первой на белый свет в
нашей семье появилась старшая сестра Евдокия, потом брат Михаил, в 1930 году,
мирным предвоенным летом – я…
Моя родная деревня находилась в 16 километрах от
Кормы, небольшого районного центра. Часто дед Ефим упоминал в разговоре и такие
соседние деревни, как Боровая Буда, Шараховская Буда и Шоломея. Их названия мне
ни о чем не говорили, однако с дедушкиных слов я понаслышке знала, что их
сельчане ходили в поле на сенокос в тех же лаптях, имели в своих хатах сундуки
с деньгами в чулках, но далеко не все.
А разве можно забыть, как на закате солнца
возвращались с дальнего пастбища коровы, на всю улицу блеяли овцы, отрывочными
фразами перекликались соседи. Не оставался в сторонке от людского гомона и дед
Ефим в своих стоптанных лаптях…
Он всегда с большим интересом слушал, о чем говорили
другие более молодые сельчане, о том, что они думали о совершенно новой до
этого никому не ведомой колхозной жизни. Особенно любили посудачить в
воскресные дни, а также в долгие зимние вечера с крепким морозом и только что
насыпанным снегом на каждом крестьянском подворье.
А как, поверьте, хотелось, чтобы как можно быстрее
вернулась весна. А потом и лето, а в солнечный день осени прозвенел желанный
школьный звонок, вместе с ним – и шумные детские голоса незадолго до первого
урока.
− Все в руках божьих. Придет долгожданный денечек, и
ты пойдешь, Марийка, в школу. Дай-то бог, − говорил дед Ефим, когда до встречи
с первой учительницей оставалось совсем немного времени.
Вот с таких
деревенских калиток и тропинок в снежные довоенные зимы начиналась дорога жизни
автора путевых заметок «От Бреста до Владивостока»
Из дневника Марии Коржовой, 2015
«Начиная
писать свои путевые заметки, вспомнила не только деда Ефима 1861 года рождения в лаптях, но и самых родных
и близких для меня людей, многих сельчан. По-прежнему актуальной остается для
меня грузинская поговорка: «Мудрая мысль бессмертна». А поэтому и учусь
мудрости всю жизнь независимо от обстоятельств и своего возраста, не забывая о
том, что ум да здоровье всего дороже, больше того, оно – самое дорогое
достояние человека.
Однажды,
побывав в одной из полесских деревень в пяти километрах от Днепровско-Бугского
канала, я познакомилась с ветераном-педагогом Петром Алексеевичем Чопко,
по-доброму позавидовала ему, что свой 80-летний юбилей он заранее решил
встретить не в городе у своих детей, а в родном доме, у живописного озера.
С того
времени, когда приезжаю в эту деревню, вспоминаю о своем родном Струкачеве, не
менее живописных местах рядом с ней, о дедушке Ефиме и начальной школе…»
Хорошая книга та, у которой под обложкой жизнь пульсирует, как кровь под кожей.
М. И. Калинин
М. И. Калинин
